Мне имя Ельцина небезразлично. Для меня оно связано с тем героическим днем, когда в Москве были танки, была реальная опасность, что все рухнет. Для меня Ельцин — герой этого дня.
Я убежден, что полная свобода в социальном пространстве невозможна. Свободой может быть только выход за пределы социального пространства.
Свобода не находится тут, в этом помещении. Свобода — это не сегодня, не завтра, это путь.
В работе я ни от кого не завишу, никто мне не может сказать: «Делай так, а так не делай». Поэтому я себя считаю свободным и счастливым человеком.
Политическим художником я себя считать не могу, потому что я имею в виду не какие-то конкретные мотивы, а сознание людей, менталитет.
Я считаю, что художник не должен думать о том, как будут воспринимать его искусство через 200−300 лет. Это не его дело, он не в состоянии это предвидеть.
Если художнику удастся остановить мгновение — он остановит его навсегда, и это мгновение всегда будет интересно.
Для меня слово — это персонаж, не менее важный, чем другие предметы на картине.
Слово имеет право не только на звук и смысл. Каждая буква — уже визуальный образ, и я стараюсь это выразить.
Не с понимания начинается восприятие искусства. Оно начинается с ощущения, впечатления, которое должно создать некое поле взаимодействия между сознанием зрителя и изображением на картине. Но если сразу такого контакта с произведением искусства не возникает, то никакие слова, пояснения, километровые тексты, которыми сейчас очень часто сопровождаются картины, не помогут.
Картина со словами Всеволода Некрасова «хотелось засветло, ну не успелось» — одна из моих самых главных. Фраза, казалось бы, никакая, а для меня она оказалась страшно важной.
Не знаю, надо ли относить художников к жанрам. Я действительно не понимаю, куда самого себя засунуть. Я думаю, это вообще не мое дело, придет время — выяснится, что я из себя представляю.
Я считаю, что рыночная стоимость ничего не значит, она никак не определяет пользу или художественную ценность. Рынок есть рынок, у него свои законы.
Я могу работать где угодно, лишь бы был хороший свет в мастерской, мне больше ничего не нужно.
Вдохновение — из жизни. Оно может быть от слов, от разговоров, от какого-то впечатления на улице.
Не нужно отрываться от классического искусства. Искусство должно сохранять связь с предками, с корнями. Мне очень важно, что молодые ребята интересуются моими работами, что им интересно со мной встретиться. И это накладывает обязательства: я чувствую, что они многого не понимают. Художник должен помогать молодым.
У меня никогда не было эмигрантского сознания. Мы уезжали официально, просто на работу, мы не собирались перебираться в Америку или куда-то еще. И осознание того, что можно вернуться в Россию, для меня и для Наташи (жена Эрика Булатова. — Esquire) было всегда чрезвычайно важно.
Я работаю в Париже, а Москва для нас — это наш город, наша жизнь, как-то соприкасаться с ней, общаться — это очень важно, такая потребность.
Источник: https://esquire.ru/rules/110002-pravila-zhizni-erika-bulatova/#part0
Я убежден, что полная свобода в социальном пространстве невозможна. Свободой может быть только выход за пределы социального пространства.
Свобода не находится тут, в этом помещении. Свобода — это не сегодня, не завтра, это путь.
В работе я ни от кого не завишу, никто мне не может сказать: «Делай так, а так не делай». Поэтому я себя считаю свободным и счастливым человеком.
Политическим художником я себя считать не могу, потому что я имею в виду не какие-то конкретные мотивы, а сознание людей, менталитет.
Я считаю, что художник не должен думать о том, как будут воспринимать его искусство через 200−300 лет. Это не его дело, он не в состоянии это предвидеть.
Если художнику удастся остановить мгновение — он остановит его навсегда, и это мгновение всегда будет интересно.
Для меня слово — это персонаж, не менее важный, чем другие предметы на картине.
Слово имеет право не только на звук и смысл. Каждая буква — уже визуальный образ, и я стараюсь это выразить.
Не с понимания начинается восприятие искусства. Оно начинается с ощущения, впечатления, которое должно создать некое поле взаимодействия между сознанием зрителя и изображением на картине. Но если сразу такого контакта с произведением искусства не возникает, то никакие слова, пояснения, километровые тексты, которыми сейчас очень часто сопровождаются картины, не помогут.
Картина со словами Всеволода Некрасова «хотелось засветло, ну не успелось» — одна из моих самых главных. Фраза, казалось бы, никакая, а для меня она оказалась страшно важной.
Не знаю, надо ли относить художников к жанрам. Я действительно не понимаю, куда самого себя засунуть. Я думаю, это вообще не мое дело, придет время — выяснится, что я из себя представляю.
Я считаю, что рыночная стоимость ничего не значит, она никак не определяет пользу или художественную ценность. Рынок есть рынок, у него свои законы.
Я могу работать где угодно, лишь бы был хороший свет в мастерской, мне больше ничего не нужно.
Вдохновение — из жизни. Оно может быть от слов, от разговоров, от какого-то впечатления на улице.
Не нужно отрываться от классического искусства. Искусство должно сохранять связь с предками, с корнями. Мне очень важно, что молодые ребята интересуются моими работами, что им интересно со мной встретиться. И это накладывает обязательства: я чувствую, что они многого не понимают. Художник должен помогать молодым.
У меня никогда не было эмигрантского сознания. Мы уезжали официально, просто на работу, мы не собирались перебираться в Америку или куда-то еще. И осознание того, что можно вернуться в Россию, для меня и для Наташи (жена Эрика Булатова. — Esquire) было всегда чрезвычайно важно.
Я работаю в Париже, а Москва для нас — это наш город, наша жизнь, как-то соприкасаться с ней, общаться — это очень важно, такая потребность.
Источник: https://esquire.ru/rules/110002-pravila-zhizni-erika-bulatova/#part0
